Жизнь и быт российского крестьянства в начале XX века

Девушки в старинных парчовых костюмах. Деревня Красная Горка, Архангельской губернии. 1910 г. 

Мы уже рассматривали такие феномены «русского мира» как снохачество, или колыбельные, с пожеланиями смерти ребенку. Эти явления не были досадной случайностью, или досужими вымыслами русофобствующих публицистов.

Наоборот, они были органичной частью обыденной жизни простых россиян, и коренились в жизни и быте российских крестьян.

Крестьянство составляло до 90% населения России. Именно их жизненный уклад был основой российского менталитета, а не «русский стиль» – искусственная российская культура, созданная в XIX веке.

Для более близкого знакомства с посконной культурой России, предлагаем Вашему вниманию выдержки из замечательного исторического исследования выдающегося российского историка Владимира Безгина, посвятившего многие годы профессиональному изучению повседневной жизни крестьянства «русского мира».

Все цитаты взяты из книги: Безгин Б. В. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала XX века). Тамбов: Изд-воТГТУ. Эта книга – добросовестный научный труд, содержащий, как и положено, статистические данные и ссылки на источники информации.

В небольшой статье невозможно пересказать содержание трехсот страничной книги. Поэтому ограничимся лишь зарисовками об основных чертах жизни и быта российских крестьян. Дабы не усложнять восприятие текста ссылки на источники не приводятся. Все желающие изучить суть вопроса найдут более подробную информацию в упомянутой книге Безгина. Она доступна для скачивания и чтения в Интернете.

Гигиена

 

Крестьянский двор с. Кемжемское Енисейской губернии. 1911 г.

 
Солома служили универсальным покрытием для пола в крестьянской избе. На нее члены семьи отправляли свои естественные надобности, и ее, по мере загрязнения, периодически меняли. О гигиене русские крестьяне имели смутное представление. По сведениям А. И. Шингарева, в начале ХХ в., бань в с. Моховатке имелось всего две на 36 семейств, а в соседнем Ново - Животинном одна на 10 семейств. Большинство крестьян мылись раз - два в месяц в избе, в лотках или просто на соломе. Традиция мытья в печи сохранялась в деревне вплоть до В. О. В. (Великой Отечественной войны – так на России называют период Второй мировой войны, когда СССР перешел из гитлеровской коалиции в антигитлеровскую – Ю. Г.). Орловская крестьянка, жительница села Ильинское М. П. Семкина (1919 г. р.) вспоминала: «Раньше купались дома, из ведерки, никакой бани не было. А старики в печку залезали. Мать выметет печь, соломку туда настелет, старики залезают, косточки греют».

Дети и детство

«Детство сельских детей трудно назвать счастливым. Тяготы крестьянского труда, отнимавшие у матери большую часть времени, не позволяли осуществлять должный уход за новорожденным. Свою роль в этом вопросе играли невежество крестьянских баб, отсутствие у них элементарных знаний гигиены. Доктор медицины Г. Попов писал: «Крестьянки считают, что ребенка достаточно перевернуть в сутки раза 2 - 3, для того, чтобы он не промок. С этой целью под младенца подкладывают кучу тряпок. Ребенка моют не чаще одного раза в неделю, а белье только высушивают». Болезни младенцев лечили народными способами. Грыжу «заговаривали», испуг «отливали», при «собачьей старости» «выпекали» в печи, от поноса поили церковным вином. Основу детского питания составляло материнское молоко. В перерывах между кормлениями ребенку сосал «жевку», тряпицу, в которую заворачивали жеваные баранки. В случае отсутствия молока у матери находили кормилицу, или отпаивали козьим молоком, используя вместо рожка коровье вымя. Месяца через два варили молочную кашу, через четыре начинали кормить ржаной соской. Около года ребенка приучали к похлебке.

Крестьяне-переселенцы у временного жилья. Минусинский уезд. Начало ХХ в.

Говорить о какой - то системе воспитания в крестьянской семье, как целенаправленного процесса, не приходится. Мудрость народной педагогики заключалась в том, что сельские дети росли в естественных условиях, окружающую среду познавали посредством эмпирического опыта, навыки обретали через подражания взрослым. Обыкновенно, маленькие крестьянские дети большую часть дня проводили на улице с раннего утра до поздней ночи... Дети были предоставлены сами себе, вот почему им часто приходилось вступать в смертельный бой с гусями, петухами, баранами, кошками, поросятами и попадать под ноги крупных домашних животных.

Дети с раннего возраста были хорошо знакомы со всем репертуаром крестьянских бранных слов. Некоторые родители потехи ради обучали своих детей всяким скверным словам и ругательствам. Мальчики, а порой и девочки, 7 - 10 лет свободно использовали в общении друг с другом ненормативную лексику. Чаще всего употреблялось: «кобель, сука, сволочь, блядь». Подражая взрослым, дети рано пробовали курить. На сельских свадьбах подростки выпивали наряду с взрослыми. Согласно традициям крестьян Кирсановского уезда Тамбовской губернии пить водку считалось дозволительно для юношей с 15 лет, а девушкам с 12 лет. Немало способствовал укоренению вредных привычек обычай, по которому на всех свадьбах, крестинах, похоронах, годовых и престольных праздниках выпивать был обязан каждый, достигший указанного возраста.

Высокая младенческая смертность играла роль стихийного регулятора воспроизводства сельского населения. По данным обследований (1887 - 1896 гг.) удельный вес умерших детей до пяти лет в среднем по России составлял 43,2 %, а в ряде губерний свыше 50 %. Наибольшее число младенцев, примерно каждый четвертый, умирало в летние месяцы. Причиной тому служили кишечные инфекции, характерные для этого времени года. От поноса в 90-е гг., по данным доктора медицины Г. И. Попова гибло от 17 до 30 % грудных детей. Мало ситуации изменилась и в начале ХХ века. По данным «Врачебно-санитарных хроник» за 1908 – 1909 гг. младенческая смертность в Тамбовской губернии составляла от 16 до 27,3 %.

К смерти младенцев в деревне относились спокойно, говоря «Бог дал – Бог взял». «Если ртов много, а хлебушка мало, тот по неволе скажешь: «Лучше бы не родился, а если умрет, то и, слава Богу, что прибрал, а то все равно голодать пришлось». Появление лишнего рта, особенно в маломощных семьях, воспринималось с плохо скрываемым раздражением со стороны домочадцев. При появлении очередного ребенка свекровь в сердцах упрекала сноху: «Ишь ты, плодливая, облакалась детьми, как зайчиха. Хоть бы подохли твои щенки». В воронежских селах бабы о смерти младенцев говорили так: «Да если бы дети не мерли, что с ними и делать, так и самим есть нечего, скоро и избы новой негде будет поставить». Осуждая аборт, рассматривая его как преступление перед Богом, деревенские бабы не считали большим грехом молиться о смерти нежелательного ребенка. Для предотвращения беременности в деревне некоторые девицы глотали ртуть, пили разведенный в воде порох, настой неродихи, медвежьей лапы. Широко использовали менструальные выделения. Месячные смешивали с мочой, и пили. С этой же целью в бане бросали в жар сорочку с первой ночи, вырезали из рубахи пятна от месячных, сжигали их, а пепел разводили водой и пили.

Ф. Журавлев. Приезд извозчика домой. 1867-1868 г.

Долюшка женская

  Суровая проза крестьянской жизни требовала скорейшего ее возвращения к активному труду, особенно в страдную пору. Бывший земский начальник из Тамбовской губернии А. Новиков, хорошо знавший крестьянский быт и положение в нем женщины, в своих воспоминаниях с досадой сетовал по этому поводу: «Ни болезни, ни роды – ничто бабу не спасает. Если родила в рабочую пору, то на третий день иди вязать снопы. Можно после этого удивляться, что все они больны женскими болезнями». Деревенская повитуха, только ей одной известными способами, делали все, чтобы по быстрее поставить женщину на ноги. После родов роженице устраивали баню, где бабка правила ей «живот». Для того, чтобы вернуть «золотник» (т. е. матку) на место бабка заставляла родильницу вставать на четвереньки и опереться руками, затем сильно встряхивала ее за лодыжки. При этом в некоторых местах употребляли интересный приговор: «Срастайся п …душка, сустав в сустав, только х ..ю место оставь». Трудно судить насколько эффективны были все эти манипуляции. Очевидно одно, что все действия повивальной бабки были подчинены одной цели – быстрее вернуть роженицу к исполнению ей своих повседневных функций.

Земский врач В. И. Никольский, обследовавший состояния половой сферы крестьянок Тамбовского уезда в 1885 г., писал: «У нас женщина несет тяжелую полевую работу, она вредна для нее, т. к. связана с усиленной механической работой. Особенно вредна прополка, когда целый день приходится ходить, согнувшись в тазобедренных сочленениях под острым углом». По данным автора изменения формы и положения матки давали 16,6% всех заболеваний половой сферы у сельских женщин. Для предупреждения выпадения матки, как говорили в деревне «золотника» бабки засовывали больным во влагалище картофелины, свеклу, репу, иногда деревянные шары. На состояние женского здравия влияла и демографическая ситуация в деревне, если нарушалось традиционное соотношение мужского и женского труда. Доктор В. Ф. Вамберский проследил динамику числа больных с опущением и выпадением матки за период с 1903 по 1927 г.г. При среднем значении за каждое пятилетие в 6,54 % больных, в период 1913 – 1917 гг. доля таких больных составила 7,8.

В. Маковский. Свекор. 1888 г.

Из 1059, опрошенных врачом П. Богдановым, рожавших женщин у 195 в общей сложности было 294 выкидыша. В Тамбовском уезде в 1897 - 1899 гг. на 2164 родовспоможений, произведенных и учтенных медиками, приходилось 267 мертворожденных, 142 мнимоумерших и 187 выкидышей, что составило 35 % от числа детей, родившихся живыми.

 
Большинство заболеваний половой сферы являлось следствием несоблюдение женщинами гигиены половых органов. По наблюдениям земских врачей количество гинекологических больных в селе резко возрастала в жаркую летнюю погоду. Причина тому - отсутствие гигиены в страдную пору по причине постоянного присутствия мужчин. Необходимой чистоплотности не было и зимой. В тесных избах мужчины и женщины проводили большую часть времени вместе и бабы опять же не имели возможности приводить себя в надлежащий порядок. Да и само состояние крестьянского жилища создавало благоприятную атмосферу для развития различных патогенных микробов. Современного исследователя не может не поражать то безразличие, с которым сельские бабы относились к своему здоровью. Женские хвори обнаруживали, как правило, на стадии обострения или в хронической форме.  Крестьянки порой просто не замечали выделений (белей) по причине грязного платья. Свою роль играло и невежество селянки. Некоторые бабы в Орловской губернии лечиться у докторов от женских болезней считали за великий конфуз: «бабе свое нутро перед людьми выворачивать зазорно». Когда такой пациентке доктор предлагал осмотреть ее, та стремительно убегала из больницы, и старалась скрыть от всех слова доктора, чтобы потом не заслужить упрека от баб: «тебя давно все оглядели».

Домашнее насилие

  Безотчетная власть мужа над своей женой отражена в народных поговорках: «Бью не чужую, а свою»; «хоть веревки из нее вью»; «жалей как шубу, а бей, как душу». Этот варварский обычай, шокировавший просвещенную публику, в деревне являлся делом обыденным. С точки зрения норм обычного права побои жены не считались преступлением в отличие от официального права. Рукоприкладство в деревне было, чуть ли не нормой семейных отношений. «Бить их надо – бабу да не бить, да это и жить будет нельзя». Мужик бил свою жену беспощадно, с большей жестокостью, чем собаку или лошадь. Били обычно в пьяном виде за то, что жена скажет поперек, или били из-за ревности. Били палкой и рогачём, и сапогами, ведром и чем попало. Порой такие расправы заканчивались трагически. В местных газетах того времени периодически появлялись сообщения о скорбном финале семейных расправ.

Нижегородские босяки. Начало XX века

Общественное мнение села в таких ситуациях всегда было на стороне мужа. Соседи, не говоря уже о посторонних людях, в семейные ссоры не вмешивались. «Свои собаки дерутся, чужая не приставай» - говорили в селе. Иногда крестьяне колотили своих жен до полусмерти, особенно в пьяном виде, но жаловались бабы посторонним очень редко. «Муж больно бьет, за то потом медом отольется». То есть и сама женщина относилась к побоям как к чему-то неизбежному, явлению обыденному, своеобразному проявлению мужниной любви. Не отсюда ли пословица: «Бьет – значит любит!»?  Русская баба, являясь объектом насилия, репродуцировала его. Сама, терпя побои, воспринимая их как должное, она культивировала эту «традицию» у подрастающего поколения. Приведу описание сцены семейной расправы, произошедшей в селе Александровке. Этот документ обнаружен мной в архиве редакции «Красный пахарь» и датирован 1920 годом. «На расправу сбежалась вся деревня и любовалась избиением как бесплатным зрелищем. Кто-то послал за милиционером, тот не спешил, говоря: «Ничего, бабы живучи!». «Марья Трифововна, – обратилась одна из баб к свекрови, – За что вы человека убиваете?». Та ответила: «За дело. Нас еще не так били». Другая баба, глядя на это избиение, сказала своему сыну: «Сашка, ты, что ж не поучишь жену?». И Сашка, совсем парнишка, дает тычок своей жене, на что мать замечет: «Разве так бьют?». По ее мнению так бить нельзя – надо бить сильнее, чтобы искалечить женщину. Неудивительно, что маленькие дети, привыкнув к таким расправам, кричат избиваемой отцом матери: «Дура ты, дура, мало еще тебе!»

В объяснение этого явления есть и психологический фактор. Побои жены выступали для мужика компенсатором за унижение, которое он испытывал в повседневной жизни со стороны помещика, чиновника, земского начальника, урядника. Сталкиваясь с произволом «сильных мира сего», испытывая состояние зависимости, крестьянин искал выход негативным эмоциям. Это рождало желание продемонстрировать свою власть, пусть даже в пределах семейного круга. Такое стремление к самоутверждению принимало порой самые неожиданные формы. Информатор из Орловской губернии в своем сообщении в этнографическое бюро приводил следующий случай. «Муж поспорил, что жена его не посмеет отказаться при всех лечь с ним. Была призвана жена и беспрекословно исполнила требуемое, муж выиграл пари, а мужики даже поднесли и бабе водки «за храбрость»

Прелюбодеяние в обычном праве не признавалось основанием для расторжения брака. В этом случае от обманутого мужа ожидали вразумления неверной жены, а не развода. Жен уличенных в измене жестоко избивали. На такие расправы в селе смотрели как на полезное дело, по понятиям крестьян с женой всегда нужно обращаться строго – чтобы она не забаловалась. «Жену не бить – толку не быть!».

Традиционная российская кухня

Состав крестьянской пищи определялся натуральным характером его хозяйства, покупные яства были редкостью. Она отличалась простотой, еще ее называли грубой, так как требовала минимум времени на приготовление. Огромный объем работы по хозяйству не оставлял стряпухе времени на готовку разносолов и обыденная пища отличалась однообразием. Только в праздничные дни, когда у хозяйки было достаточно времени, на столе появлялись иные блюда. Вообще, сельские женщины была консервативна в компонентах и приемах приготовления пищи. Отсутствие кулинарных экспериментов тоже являлось одной из черт бытовой традиции. Селяне были не притязательны в еде, поэтому все рецепты для ее разнообразия воспринимали как баловство. Интересно в этом отношении свидетельство Хлебниковой, работавшей в середине 20-х гг. ХХ в. сельским учителем в с. Сурава Тамбовского уезда. Она вспоминала: «Ели щи из одной капусты и суп из одной картошки. Пироги и блины пекли один - два раза в год по большим праздника … При этом крестьянки гордились своей бытовой неграмотностью. Предложение добавлять что-то в щи для «скусу», они с презрением отвергали: «Неча! Мои и так жрут, да похваливают. А, эдак совсем разбалуешь».

Блюда из повседневного рациона российских крестьян

Мясо не являлось постоянным компонентом крестьянского рациона. По наблюдениям Н. Бржевского пища крестьян, в количественном и качественном отношении не удовлетворяла основные потребности организма. «Молоко, коровье масло, творог, мясо, – писал он, – словом все продукты, богатые белковыми веществами, появляются на крестьянском столе в исключительных случаях – на свадьбах при разговении, в престольные праздники. Хроническое недоедание – обычное явление в крестьянской семье». Бедный мужик вволю ел мясо исключительно только на «загвины» т. е. в день заговения. К этому дню крестьянин, как бы не был беден, обязательно готовил себе мясного и наедался, так что на следующий день лежал с расстройством желудка. Редко крестьяне позволяли себе пшеничные блины с салом или коровьим маслом.

Из круп, употребляемых в пищу в Тамбовской губернии, наиболее распространено было просо. Из нее варили кашу «сливуху» или кулеш, когда в кашу добавляли свиное сало. Постные щи заправляли растительным маслом, а скоромные щи забеливали молоком или сметаной. Основными овощами, употребляемыми в пищу, здесь являлись капуста и картофель. Морковь, свеклу и другие корнеплоды до революции в селе выращивали мало. Огурцы появились на огородах тамбовских крестьян лишь в советское время. Еще позже, в предвоенные годы, на огородах стали выращивать помидоры. Традиционно в деревнях культивировали и употребляли в пищу бобовые: горох, фасоль, чечевицу.

И в благополучные годы недоедание, полуголодное существование было обыденным явлением. За период с 1883 по 1890 г. потребление хлеба в стране уменьшилось на 4,4% или на 51 млн. пуд в год. Потребление пищевых продуктов в год (в переводе на зерно) на душу населения составляло в 1893 г.: Орловская губернии – 10,6 - 12,7 пуд., Курская – 13 - 15 пуд., Воронежская и Тамбовская – 16 - 19 пуд. В начале ХХ в. по Европейской России среди крестьянского населения на одного едока в день приходилось 4500 кал., при чем 84,7 % из них были растительного происхождения, в т. ч. 62,9 % хлебных и только 15, 3 % калорий получали с пищей животного происхождения. При этом калорийность дневного потребления продуктов крестьянами в Тамбовской губернии составляла – 3277, а в Воронежской губернии – 3247. Бюджетные исследования, проведенные в довоенные годы, зафиксировали очень низкий уровень потребления российского крестьянства. Для примера, потребление сахара сельскими жителями составляло менее фунта (1 фунт = 453,59237 грамм) в месяц, а растительного масла – полфунта.